The
secret of success in life is to be
ready when your opportunity comes
Thursday, December 13, 2012
10 способов улучшить свою память
Знаете, почему дети
все схватывают на лету? Потому что они постоянно тренируют свой мозг. Память –
это очень сильный инструмент, но он приходит в негодность, если им не
пользоваться длительное время. А что вы делаете для того, чтобы ваш мозг
оставался активным и продуктивным?
Предлагаем вам 10 способов для улучшения памяти и саморазвития.
Предлагаем вам 10 способов для улучшения памяти и саморазвития.
1. Читайте хорошие книги
Во время чтения, вы
заставляете мозг запоминать информацию о героях книги, об их характерах,
чувствах, событиях. В мозге возникают четкие образы и стимулируется
воображение. Таким образом, чтение улучшает вашу память, развивает интеллект и
увеличивает словарный запас.
2. Компьютерные игры
Любителям
компьютерных игр будет приятно узнать, что они не просто проводят время за
монитором, а тренируют свой мозг. Но здесь есть одно но… Чтобы тренировать свой
мозг достаточно получаса игры, максимум одного часа, но никак не целого вечера
или дня. Во время интеллектуальной или логической игры вам приходиться думать,
выбирать стратегию, планировать дальнейшие действия. Если у вас рутинная
работа, то получасовая игра способна поддержать ваш мозг в активном состоянии.
3. Сон
Здоровый
восьмичасовой сон жизненно необходим для поддержания мозга в хорошем
состоянии. В течение дня ваш мозг решает всевозможные задачи
и проблемы – от простых до очень сложных, поэтому ночью ему нужен хороший
отдых, чтобы завтра снова эффективно решать ваши задачи.
4. Научитесь чему-нибудь новому
Подумайте о том, чему
бы вы хотели научиться, что вам нравится больше всего, и сделайте это.
Попробуйте свои силы в новом хобби – возможно, это будет конные прогулки или
живопись. Попробуйте написать стихотворение или сказку для ребенка. Сделайте
то, чего раньше вы никогда не делали, и позвольте своему мозгу активно в этом
участвовать.
5. Избавьтесь от рутины
Совершайте необычные
поступки и принимайте спонтанные решения. Например, замените свой утренний кофе
свежевыжатым соком, попробуйте научиться писать левой рукой, смените привычный
маршрут – так вы научитесь избавляться от рутины.
6. Поработайте с числами
Вы помните таблицу
умножения? А помните, как это считать в уме? Мы уже не представляем своей жизни
без калькуляторов настольных или в телефоне. А вы попробуйте вручную посчитать
свои покупки в супермаркете или сделать другие вычисления в уме. Этим вы не
только заставите свой мозг работать, но и потренируете память.
7. Учите наизусть
Сколько стихотворений
вы знаете наизусть? А вот дети знают десятки стихов. Вы можете учить детские
стихи вместе с вашими детьми или же выучите наизусть десяток (или больше)
понравившихся стихов классиков или современных поэтов. Так вы не только
тренируете память, но и прикасаетесь к прекрасному. А когда-нибудь вы удивите
коллег или близких, прочитав наизусть какое-нибудь стихотворение.
8. Расскажите о прошлом
Попробуйте рассказать
кому-то свой вчерашний день, при чем с конца, т.е. что вы делали вечером, днем,
как начался ваш вчерашний день. Заглядывая в ближайшее или более дальнее
прошлое, вы активизируете память и не даете ей возможности стереть эту
информацию, как ненужную.
9. Изучение иностранных языков
Изучение иностранных
языков это отличная тренировка для мозга, да и в жизни эти знания всегда
пригодятся. Возьмите за правило выучивать в день хотя бы десять новых слов.
Когда освоите этот темп, можно браться за фразы.
10. Увеличивайте свой словарный запас
Открывайте для себя
новые слова каждый день. Это могут быть общие понятия, так и вашей
специализации. Используйте словари, чтобы найти толкование неизвестного для вас
слова или подобрать синонимы к известному вам слову. Старайтесь применять новые
слова в своей повседневной речи.
Если вы не будете
регулярно использовать свою память, вы ее потеряете. Чтобы ваша память не
ослабевала, используйте эти 10 советов. Они не отнимут у вас много времени, но
вскоре вы почувствуете, насколько эффективнее стал работать ваш мозг.
Социолог — это человек, который
способен освободиться от непосредственных личностных обстоятельств.
Социологическое воображение прежде
всего предполагает способность
“отстраниться” от привычной рутины нашей повседневной жизни, чтобы взглянуть на
нее по-новому.
Социология
способствует развитию самопознания
Социология как особое
интеллектуальное занятие возникла в ранний период развития современных
индустриальных обществ, и изучение таких обществ сохраняет принципиальную
важность.
Sociologist
I study the individuals, groups, and
institutions that make up human society. I observe and record how people relate
to one another and to their environments. I also study the formation of groups;
the causes of various forms of social behavior; and the role of churches,
schools, and other institutions within a society. I study relationships among
individuals and groups in order to determine their effect on the overall
function of the society. I formulate theories based on observations of various
aspects of society. I use three chief scientific methods to test these
theories: surveys, controlled experiments, and field observations. I am interested in how cultural values, forms and
processes impact on social and political life
across the continent.
SELF...
Self-Awareness: Being aware of your own needs, values and emotions and their impact on your behavior
§ Self-Management: Keeping your emotional reactions in check and
being able to behave appropriately when you experience feelings that could
result in destructive behavior
§ Social Awareness: Being in tune with other's feelings and needs
§ Relationship Management: The ability to build relationships based on
mutual trust and respect
§ In addition to the items above, the
following interpersonal skills are important in order to work effectively with other people:
§ The ability to manage conflict: Respectively managing differences of opinions
and seeking win-win resolutions
§ Problem solving: Choosing the best course of action while
taking the needs and perspectives of others into account
§ Communication: Speaking with clarity and directness while
showing appropriate sensitivity to the receiver
§ Listening: Being able to hear other people's
perspectives while suspending judgment
§ Demonstrating responsibility: Doing what you say you will do, when you say
you will do it
§ Being accountable for your
actions: Not making excuses or blaming
others
§ Showing appreciation: Letting other people know you value them and
their help
§ Flexibility: Being open to new and different ways of
doing things
Camping Checklist: 99% of the Things You Need Camping
Body soap
Comb/hair brush/hair ties
Contact lens supplies
Dishwashing soap and rubber gloves
Feminine supplies
Toilet Paper
Towels
Washcloths
Bristled broom to clean tent site
Hats
Jackets - As needed for evenings and early
mornings.
Pants
PJs
Shirts
Shoes, shower shoes, water shoes, hiking boots
Socks
Sunglasses
Swim suit
Underwear
Work or gardener's gloves
Can opener
Charcoal, lighter fluid & Grill for BBQ
Cooking skewers (for hot dogs, s'mores, etc.)
Cutting Board
Dutch Oven
Firestarter sticks
Firewood
Frying Pan
Newspapers for lighting a campfire
Pot holders
Pot or sauce pan
Coleman Camping Stove with fuel
Tablecloth
Tongs
Aluminum Foil
Kitchen knives
Knife, Fork, Spoon, Spatula, misc. silverware
for cooking
Paper plates, cups, bowls, etc.
Paper towels & napkins
Plastic knives, forks, spoons
Scrub Pad
Small mixing bowl
Trash bags
Ziplock Bags of various sizes
Flashlight
BIC lighter
Gas/electric/battery powered lanterns
Glow Sticks
Matches
Spare batteries and bulbs
Spare lantern fuel and mantles
Antibiotic cream
Antiseptic, bandaids and bandages
Bug Repellent Spray, Citronella Candle, etc.
Extra weeks supply of any Prescriptions
Moist Towelettes (for cleaning wounds)
Tweezers for splinters
Tylenol, Advil, Aspirin, Naproxin
Bikes/Seats/Helmets/strollers/carriers etc.
Binoculars
Books, cards, games, toys, etc.
Camcorder w/extra tapes
Camera w/extra film
Canoe or boat
Cellular phone w/extra battery and car adapter
Chairs
Radio/cd player/boombox
Fire starters made from wax and sawdust
Fishing pole,gear, license and bait
Fly Swatters
Life jackets
Important phone numbers
Pet Food
Pet Dishes
Leashes
Rope
Safety pins
Small shovel
Backpack, daypack,
Plastic grocery bags for misc. items and
garbage
Ice Chests
Camping axe
Hammer to pound tent stakes
Blankets
Air Mattresses
Pillows
Sleeping
bags
Tent
Tikki Torches
At least 1 gallon of water per person per day
Eco-Friendly Tips
Bike, use public transit, carpool to work,
drive slower, keep your tires inflated
One-third of all traffic is commuters. Use
alternative transportation when possible. If you must drive, go slower with
proper tire inflation. It saves both fuel and tires, and lowers emissions. It
also saves lives.
Reduce, Reuse, Recycle and Compost
Reusing packaging material saves more energy
than recycling. By avoiding extra packaging, you save both energy and landfill
space. Yard and kitchen waste (leaves/grass/vegetable scraps) are 30% of trash.
Reduce this amount by composting. Also be sure to re-use plastic bags, or
better yet... refuse plastic bags when you really don't need them.
Conserve water
Don't let faucets run. Never water your lawn
at midday. Place a brick in old toilets. Take low flow short showers. Run the
dishwasher only when it is full. Let grass grow longer. Plant native or
drought-tolerant garden plants.
Quit smoking
Second-hand smoke is a major indoor air
pollutant and health hazard. When you quit, both you and your family will lead
longer and healthier lives.
Don't use pesticides/herbicides on your lawn
Along with nitrogen fertilizer runoff, these
are major water pollutants.
Keep your cat indoors
Domestic cats kill over one billion small
birds and animals every year (1 outdoor cat averages 40 kills per year). They
upset natural predator/prey balances and eliminate ground nesting birds.
Eat less meat/eat more local and organic foods
Feedlots are a major source of organic
pollution. Tropical forests are cut to raise beef.
Lower your thermostat in the winter. Raise it
in the summer
Wearing a sweater in the winter and short
sleeves in the summer saves energy and reduces pollution.
Dispose of old paint, chemicals, and oil
properly
Don't put batteries, antifreeze, paint, motor
oil, or chemicals in the trash. Use proper toxics disposal sites. Never buy
more than you need.
Consider the environmental costs of major
decisions and purchases
When relocating or changing jobs try to live
close to work. Compare efficiency when purchasing new cars or appliances. Buy
fewer things. Choose products with lower energy inputs.
Volunteer/Lobby for the Environment
Work locally and globally to save natural
places, reduce urban sprawl, lower pollution and prevent the destruction of
wilderness areas for timber and oil.
Plant a tree with a child
Take a walk in the woods, or plant trees which
store CO2. Teaching our children to love and care for the planet is the most
important thing we can do to insure the future of humankind.
Wash dishes by hand in a basin, and then use
the dish water for outdoor gardens.
The following tips may help you in really going green:
1. Keep
track: measure how
much you use & how much you waste!
Keep track
of the number of copies you make. Use the counter on your machine to work out
just how much paper is being used. Prepare to be surprised! Calculate the
weight and volume of paper used in your office each year and let your staff
know how much they use.
2. Save paper: think before you print!
Use your
print preview software (in any Microsoft Office application select File - Print
Preview).
Make sure
efficient paragraphing and correct pagination is used.
Choose the
correct font size for your printing.
Use the
function 'shrink to fit' to use the paper adequately.
Always
check for errors on-screen before printing to avoid printing multiple drafts.
Avoid
making multiple copies of large documents with summary pages, PowerPoint
presentations, online documentation, and email.
Opt for
double sided printing and photocopying.
Use the
reduction feature on a copier to fit more on a page.
Encourage
staff to share and circulate copies of reports rather than issuing separate
copies.
Print
multiple pages per sheet for presentations and the like.
Minimize
paper waste by using the phone or email rather than regular mail.
Update your
mailing address list - delete all out of date contacts.
3. Save toner!
Draft
quality printouts use less toner. Select 'draft' printouts when using the
'Print' command on your computer – this is usually changed under Printer
Options on the Windows Print Dialog box.
You can
even set your printer to make draft prints by default
4. Share stationery!
Share staplers, hole punchers, etc. rather
than owning one each.
5. Re-use office and kitchen supplies!
Set-up a
stationery 'reuse centre' or 'used goods area' for used binders, folders,
padded envelopes, cardboard boxes, etc.
Reuse scrap
copy paper as notepads.
Reuse
envelopes and look for design features that support reuse - for example
re-sealable envelopes, or space for multiple addresses.Invest in a reusable mug
to save the planet and your health. Polystyrene is often used in disposable
cups, in addition to being petroleum-based and non-recyclable, it may leach
styrene, a possible human carcinogen. Paper cups aren’t much better, as the
energy-intensive process of producing and bleaching them releases dioxin, a
known carcinogen. Furthermore, as paper decomposes in landfills, it releases
methane, a more potent heat-trapping greenhouse gas than carbon dioxide.
Hang
hand-towels in the kitchen and bathroom and use cloth napkins in place of paper
ones.
6. Save energy!
Make sure
all computers and other office equipment are turned off when they are not being
used, and that electric lights are turned off when natural light is sufficient.
Make sure
energy saving features on PCs, printers, and photocopiers are enabled.
Use energy
efficient light bulbs where possible. Remember, that replacing just one 75-watt
incandescent bulb with a 19-watt compact fluorescent light bulb (CFL) cuts 34
kilograms of carbon dioxide emissions per year and up to 340 for the life-time
of the bulb, not to mention the money savings on your energy bill.
Replace
flickering fluorescent lights promptly.
Insulate
the office to ensure efficient use of energy for heating.
Make sure
radiators and heaters are not blocked by furniture.
Do not
overheat the office.
Use blinds
to prevent excess heating in the summertime and save on air conditioning costs.
Use a fan
in the summertime rather than air conditioning. Fans use 98% less energy than
air conditioners, and make you feel up to 6 degrees cooler.
Open the
windows and turn off the air conditioning on nice days.
Don’t fill
the kettle to make a single cup of coffee.
7. Recycle your waste!
Separate
your waste into recyclable categories (paper, plastic, glass, cans).
Arrange for
the pick-up of recyclable waste (CENN is here to assist you in this), or
deliver yourself to corresponding recycling factories.
Purchase recycled
paper and paper-based products to support recycling businesses.
8. Mind how you get around!
Encourage
your employees to carpool, use public transportation or, still better, bike.
You can do so by introducing bonus schemes for carpooling or public
transportation, or by arranging safe parking places for bikes. Remember that an
average 20-km daily commute generates over 1,250 kilograms of CO2 annually.
Avoid
unnecessary travel if the matter can be settled through a phone call, letter,
or a video conference.
Ensure that
meetings and trainings are held at locations served by public transportation.
Include train or bus directions in the invitation.
9. Share ideas and keep improving!
While
greening your office, you might find better ways of reducing waste, water, or
energy use – share your ideas with others.
Tuesday, May 8, 2012
Казус Брейвика, или чего хочет Европа?
Славой Жижек
Некоторые моменты должны заставить нас задуматься о том, чем Андерс Беринг Брейвик оправдывал свою идеологию, а также о реакции, последовавшей в ответ на его кровавое деяние. Манифест этого христианского «охотника на марксистов», убившего более 70 человек в Осло, не имеет ничего общего с бреднями сумасшедшего. Это просто результат «кризиса Европы», который служит (в большей или меньше степени) незаметным фундаментом, на котором основывается набирающий обороты анти-иммигрантский популизм – его непоследовательность очень симптоматична. Первое, что бросается в глаза, это то, как Брейвик создает своего врага: здесь мы видим сочетание трех элементов (марксизм, культурный плюрализм, исламизм), каждый из которых имеет отношение к разным политическим плоскостям: марксизм – к радикальным левым, культурный плюрализм – к либерализму, исламизм – к религиозному фундаментализму. То есть, фашистская традиция приписывать врагу взаимоисключающие черты возвращается в новом виде («большевистский плутократический еврейский заговор» - радикально-левые большевики, плутократический капитализм, этно-религиозная самобытность).
Еще более показательно то, каким образом самоопределяется Брейвик, перетасовывая карты радикально правой идеологии. Брейвик выступает в защиту христианства, но при этом остается светским агностиком: для него христианство – это всего лишь культурная основа для противостояния исламу. Он настроен антифеминистически, и считает, что женщин не стоит поощрять получать высшее образование, но выступает за «светскость» общества, поддерживает идею абортов и объявляет себя сторонником геев. Его предшественником был Пим Фортейн, голландский правый политик-популист, убитый в начале мая 2002 года за две недели до выборов, на которых он мог набрать одну пятую голосов избирателей. Фортейн был парадоксально похож на Брейвика: правый популист, чьи личные качества и даже большинство высказанных им мнений были почти идеально «политкорректны». Он был геем, состоял в хороших личных отношениях со многими иммигрантами, обладал природным чувством юмора и т.д. Короче, он был добрым толерантным либералом в том, что касалось всего, кроме его основной политической позиции. В нем пересекались идеи правого популизма и либеральной Политической Корректности. Возможно, ему пришлось умереть, потому что он был живым доказательством того, что противостояние между правым популизмом и либеральной толерантностью является фальшью, поскольку мы имеем дело с двумя сторонами одной медали.
Более того, Брейвик сочетает в себе нацистские черты и одновременно ненависть к Гитлеру. Он одновременно симпатизирует, например, Саге – шведскому про-нацисткому фолк-певцу и Максу Манусу, лидеру норвежского антинацистского противостояния. И, наконец, Брейвик откровенный расист, но при этом семитофил и сторонник Израиля, поскольку государство Израиль служит первой линией защиты от мусульманской экспансии. Брейвик даже хочет увидеть восстановление Иудейского Храма в Иерусалиме. Его личность воплощает полный парадокс нациста-расиста-семитофила – как это возможно?
Ключ к разгадке в реакции европейских правых на атаку Брейвика. Их мантра заключается в осуждении его убийственного деяния, но с оговоркой о том, что «мы не должны забывать о том, что он проявлял законное беспокойство, связанное с подлинными проблемами». Проводимая сегодня политика игнорирует проблему разъедания Европы под воздействием исламизации и культурного плюрализма. Как пишет The Jerusalem Post, «мы должны использовать трагедию в Осло как возможность серьезно переосмыслит политику интеграции иммигрантов в Норвегии и других странах» (источник – передовица под заголовком «Вызов Норвегии» от 24 июля 2011 г.). (Между прочим, было бы мило услышать подобную оценку терактов, совершенных палестинцами, что-то вроде: «эти теракты должны дать нам возможность пересмотреть израильскую политику»). Имплицитная ссылка на Израиль здесь, безусловно, присутствует. Многокультурный Израиль не имеет шансов выжить, апартеид – единственный реалистичный выход. Цена этого порочного право-сионистского пакта заключается в следующем: для того, чтобы оправдать свои притязания на Палестину, нужно признать задним числом ту линию аргументации, которую в более ранний период европейской истории использовали против евреев. Подтекст «сделки» таков: «мы готовы признать вашу толерантность по отношению к другим культурами в вашей среде, если вы признаете наше право не проявлять толерантность по отношению к палестинцами в нашей среде». Трагическая ирония этой тайной сделки заключается в том, что в истории Европы прошлых веков евреи сами выступали первыми «культурными плюралистами»: перед ними стояла проблема выживания и сохранения своей культуры в местах, где доминировала другая культура. (Между прочим, нужно отметить, что в 1930-х годах в качестве прямого ответа на нацистский антисемитизм Эрнест Джонс, главный сторонник идеи джентрификации психоанализа, занимался странными размышлениями о процентном соотношении иностранного населения, которое может терпеть доминирующая нация, не подвергая опасность свою национальную самобытность. Тем самым, он признавал легитимность нацистской проблематики).
Но что если мы действительно вступим в новую эру, в которой эти новые соображения воплотятся в жизнь? Что если Европе придется принять парадокс о том, что демократическая открытость должна основываться на исключении: «нет свободы для врагов свободы», как давным-давно сказал Робеспьер? В принципе, это, конечно, правда, но здесь есть один очень тонкий момент. В некотором смысле Брейвик был прав в выборе цели. Он нападал не на иностранцев, а на тех, кто внутри его собственного сообщества были слишком терпимы к нашествию чужаков. Проблема не в чужаках, а в нашей европейской самобытности.
Несмотря на то, что продолжающийся кризис Европейского Союза подается как экономический и финансовый, его корни именно в идеологически-политическом измерении: провал референдумов по конституции ЕС несколько лет назад дал ясный сигнал, что избиратели воспринимают ЕС как «технократический» экономический союз, у которого нет ни малейшего потенциала мобилизовать народ. До сегодняшнего дня единственной идеологией, способной мобилизовать народ, была защита Европы от иммигрантов.
Недавние всплески гомофобии в посткоммунистических государствах Восточной Европы должны заставить нас взять паузу и задуматься. В начале 2011 года в Стамбуле прошел гей-парад, в котором приняли участие тысячи людей, парад не сопровождался ни проявлениями жестокости, ни прочей агрессии. Между тем на гей-парадах, которые в это же время проходили в Сербии и Хорватии (Белград, Сплит), полиция не смогла защитить участников шествия, которые подверглись жестокому нападению со стороны тысячи воинствующих христианских фундаменталистов. Именно эти фундаменталисты, а никак не турки, оказываются основной угрозой для европейского наследия. Но раз Европа заблокировала решение о вступлении Турции в ЕС, то стоит задать очевидный вопрос: а как насчет применения таких же мер к Восточной Европе? (Не говоря уже о том странном факте, что главным противником движения против геев в Хорватии является католическая церковь, замешанная в многочисленных скандалах с педофилами).
Важно поместить антисемитизм именно в этот ряд, увидеть его как еще одно проявление расизма, сексизма, гомофобии и пр. Стремясь оправдать свою сионистскую политику, государство Израиль совершает катастрофическую ошибку: оно решило приглушить - если не полностью проигнорировать - так называемый «старый» (традиционный европейский) антисемитизм, сосредоточившись вместо этого на «новом», «прогрессивном» антисемитизме, который скрывается за критикой сионистской политики государства Израиль. Следуя за этой мыслью, Бернар Анри-Леви (в свое работе «Левые в темные века») недавно заявил, что антисемитизм двадцать первого века будет «прогрессивным», или его вообще не будет. Этот тезис в его крайнем виде заставляет нас перевернуть старую марксистскую интерпретацию антисемитизма как мистифицированного/замещенного антикапитализма (вместо обвинений в адрес капиталистической системы, ярость направлена на специфическую этническую группу, обвиняемую в коррупции системы): для Анри-Леви и его сторонников сегодняшний антикапитализм является завуалированной формой антисемитизма.
Этот не озвученный, но действенный запрет нападать на «старый» антисемитизм включается каждый раз, когда «старый» антисемитизм возвращается в Европу, особенно в посткоммунистические страны Восточной Европы. Мы можем наблюдать за похожим странным альянсом в США: как могут американские христианские фундаменталисты – антисемиты по своей природе – страстно защищать сионистскую политику государства Израиль? Существует лишь одна разгадка данной тайны: изменились не американские фундаменталисты, дело в том, что сам сионизм парадоксальным образом стал антисемитским, например, в своей ненависти к евреям, которые не готовы полностью солидаризироваться с государством Израиль, сионизм сконструировал фигуру еврея, которые сомневается в сионистском проекте в связи с антисемистскими настроениями. В этом смысле Израиль играет в опасную игру: недавно телеканал Fox News, главный американский рупор радикально правого движения и преданный сторонник израильской экспансионистской политики, уволил Гленна Бека, своего самого популярного ведущего, комментарии которого стали уже открыто антисемитскими.
Стандартный сионистский аргумент против критики израильской политики заключается в том, что государство Израиль, как любое другое государство, может и должно подвергаться оценке и, в конечном счете, критике, но критики Израиля злоупотребляют обоснованной критикой, руководствуясь антисемитскими целями.
Когда христианские фундаменталисты – сторонники израильской политики – без всяких оснований отвергают претензии левых к Израилю, не напоминает ли их логика логику, прекрасно проиллюстрированную карикатурой, опубликованной в июле 2008 года на страницах венской Die Presse!? На ней изображены два коренастых австрийца-нациста, один их них держит в руках газету и говорит своем товарищу: «Вот, посмотри, вновь полностью оправданным антисемитизмом злоупотребляют ради дешевой критики в адрес Израиля!». Вот каковы сегодняшние союзники государства Израиль. Как мы докатились до этого?
Сто лет назад Гилберт Кейт Честертон четко описал фундаментальный тупик критики религии: «Люди, начинающие борьбу против церкви во имя свободы и гуманности, губят свободу и гуманность, лишь бы биться с Церковью. /…/ Секуляристы не уничтожили божественных ценностей, но (если это может их утешить) поколебали ценности земные».
Но не относится ли это и к самим сторонникам религии? Сколько фанатически настроенных защитников религии начинали с яростных нападок на современную светскую культуру, а заканчивали бегством от полноценного религиозного опыта? Точно также многие борцы за либерализм настолько горят желанием бороться с антидемократическим фундаментализмом, что сами заканчивают бегством от свободы и демократии, лишь бы только победить террор. Если «террористы» готовы разрушить этот мир ради любви к другому миру, наши воины с террором готовы разрушить свой собственный демократический мир из-за ненависти к мусульманскому миру. Некоторые из них настолько любят человеческое достоинство, что готовы легализовать пытки – безусловный признак падения человеческого достоинства – чтобы защитить его… Разве не эта же логика действует в отношении недавно возникших защитников Европы от иммигрантской угрозы? В своем рвении защищать иудейско-христианские традиции новые фанатики готовы отказаться от истинного христианского наследия. Истинную угрозу европейскому наследию представляют такие люди, как Брейвик, самопровозглашенный защитник Европы, который убивал «из любви» к Европе. С такими друзьями Европе не нужны никакие враги. Если бы Брейвик был действительно серьезен в проявлении своей любви к Европе, тогда ему нужно было бы последовать совету своего отца и убить самого себя.
Рост недовольства наплывом мигрантов следует рассматривать в контексте затянувшегося переустройства политического пространства Западной и Восточной Европы. До сих пор в политическом пространстве европейских стран преобладали две основные партии, которые обращались ко всему электорату – правоцентристские партии (христианские демократы, либерал-консерваторы, народные партии) и левоцентристские партии (социалисты, социал-демократы); более мелкие партии обращались к более узкой прослойке электората (экологи, коммунисты и пр.). Последние результаты выборов на Западе и на Востоке сигнализируют о постепенном складывании другой полярности. Существует одна господствующая центристская партия, которая выступает за глобальный капитализм как таковой, обычно она проводит либеральную культурную повестку (толерантность к идее абортов, правам гомосексуалистов, правам религиозных и национальных меньшинств и т.д.). Противовесом этой партии является набирающая силу популистская партия, настроенная против иммигрантов, которой периферийно сочувствуют откровенно расистские неофашистские группы. Этот пример удачно иллюстрирует Польша: после исчезновения коммунистов основными партиями стали «анти-идеологическая» центристская либеральная партия премьер-министра Дональда Туска и консервативная Христианская партия братьев Качиньских. Аналогичные тенденции наблюдаются в Нидерландах, Норвегии, Швеции, Венгрии… В третий и последний раз я задаю один и тот же вопрос: как мы докатились до этого?
После дезинтеграции коммунистических режимов в 1990-х годах началась новая эра, в которой преобладающей формой осуществления государственной власти стало деполитизированное администрирование и координация интересов. Единственный способ внести в эту среду страсти, активно мобилизовать народ – это страх: страх перед иммигрантами, преступностью, безбожными сексуальными извращениями; страх чрезмерно сильного государственного контроля (с его бременем высоких налогов); страх перед экологической катастрофой; страх преследования (политическая корректность – типичная либеральная форма проявления политического страха). Такого рода политика всегда основывается на манипуляции параноидальным охлосом (толпой) – сплочением испуганных мужчин и женщин. Вот почему первое десятилетие нового века ознаменовалось большим событием – появлением антииммигрантской политики, которая, в конечном счете, перерезала пуповину, соединявшую ее с правыми периферийными партиями. От Франции до Германии, от Австрии до Голландии под влиянием нового чувства гордости от своей национальной или культурной идентичности основные партии теперь находят возможным подчеркивать тот факт, что иммигранты – гости, которые должны подстраиваться под культурные ценности, диктуемые обществом, которое их принимает – «это наша страна, любите ее или уезжайте».
Прогрессивные либералы, конечно, в ужасе от такого популистского расизма. Однако при более пристальном рассмотрении заметно, как их терпимость к разным культурам и уважение к национальным, религиозным, сексуальным различиям сочетается с необходимостью держать чужаков на приличном расстоянии. Либерал рассуждает примерно следующим образом: «Пусть другие будут, я их уважаю, только пусть они не вторгаются в мое личное пространство. Как только они это делают, они начинают преследовать меня – своими запахами, нечистым языком, вульгарными манерами, своей музыкой, кухней… Я полностью поддерживаю чернокожих, но я никоим образом не готов слушать громкий рэп». На современном рынке можно встретить целые линейки продуктов, лишенных своих вредных свойств: кофе без кофеина, обезжиренные сливки, безалкогольное пиво… Список можно продолжать до бесконечности. А как насчет секса без секса, или доктрины Колина Пауэлла о войне без жертв (с нашей стороны, разумеется), то есть войны без войны, или современного нового определения политики как искусства экспертного администрирования, т.е. политики без политики. Вплоть до нынешнего толерантного либерального культурного плюрализма – опыта лишения Другого его инаковости. Получится декофеинизированный Другой, он потрясающе танцует и у него холистическая экологически чистая картина мира. При этом такие детали, как избиение жены, будут оставаться вне поля зрения.
Механизм подобной нейтрализации наилучшим образом был сформулирован еще в 1938 году Робертом Бразильяком, французским фашистом-интеллектуалом, который был застрелен в 1945 году. Он позиционировал себя как «умеренного» антисемита, выведя формулу «разумного антисемитизма»: «Мы разрешаем себе в кино аплодировать Чарли Чаплину, наполовину еврею; восхищаться Прустом, наполовину евреем; аплодировать Йегуде Менухину, еврею; и голос Гитлера прорывается через радио-волны, названные в честь еврея Герца /…/ Мы не хотим никого убивать, мы не хотим устраивать никаких погромов. Но мы считаем, что лучший способ не допускать непредвиденные акции инстинктивного проявления антисемитизма – организовать разумный антисемитизм». Разве этот же подход не работает с нашими правительствами, когда они имеют дело с «иммигрантской угрозой»? Правомерно отвергнув неприкрытый популистский расизм как «неразумный» и неприемлемый для наших демократических стандартов, они вводят в действие «разумные» расистские протекционистские меры. Некоторые современные политики, даже социал-демократы, подобно Бразильяку, говорят нам: «Мы разрешаем себе аплодировать африканским и восточноевропейским спортсменам, азиатским докторами, индийским программистам. Мы не хотим никого убивать, и мы не хотим устраивать никаких погромов. Но мы считаем, что лучший способ не допускать непредвиденные акции проявления враждебности к иммигрантам – организовать разумную защиту от иммигрантов». Подобная идея детоксикации Ближнего является явным переходом от неприкрытого варварства к варварству с человеческим лицом. Такая практика является отступлением от христианской традиции любви к Ближнему – назад к правилам языческих племен (греков, римлян), где Наши важнее Других. Даже если это обосновывается защитой христианских ценностей, само по себе это угроза христианскому наследию.
Однако есть еще один важный шаг, который нужно сделать: критика в адрес анти-иммигрантского расизма должна радикализироваться в самокритику. Должен возникнуть вопрос о связи между преобладающей формой мультикультурализма с тем, что она критикует. Критика антииммигрантских настроений сегодня сводится к бесконечному ритуалу, когда Европа признает свои грехи, смиренно принимает ограничения европейского наследия и прославляет благополучие других культур. Знаменитые строки из «Второго Пришествия» Уильяма Батлера Йетса будто бы воспроизводят нашу нынешнюю ситуацию:
«И лучший
Ни в чем не убежден, тогда как худший
Горячим напряженьем переполнен»
Это прекрасное описание современного раскола между анемичными либералами и воодушевленными фундаменталистами – мусульманами и христианами. «Лучшие» лишены страсти, тогда как «худшие» вовлекаются в расистский, религиозный и сексистский фанатизм. Как выйти из этого тупика?
Вместо того, чтобы разыгрывать плачь по Прекрасной Душе Европы, вдруг ставшей расисткой, мы должны критично взглянуть на самих себя и задаться вопросом: до какой степени наш собственный абстрактный культурный плюрализм способствует складыванию столь неприятной ситуации. Если все стороны не разделяют одни и те же представления о цивилизованности, тогда культурный плюрализм превращается в регулируемое законами взаимное невежество или ненависть. Конфликт на почве мультикультурализма уже является конфликтом вокруг Leitkultur * : это не конфликт культур, а конфликт разных видений того, как различные культуры могут или должны сосуществовать, о том, какие правила и практики эти культуры могут разделять, если им приходится сосуществовать вместе.
Таким образом, нужно избегать опасности стать заложником либеральных игр на тему «насколько толерантными мы можем позволить себе быть» – должны ли мы терпеть, если они не дают свим детям ходить в государственные школы, если они заставляют своих женщин одеваться или вести себя определенным образом, если они принуждают своих детей к браку, если они жестоко обращаются с геями… На этом уровне, конечно, мы или не достаточно толерантны, или уже слишком толерантны, например, пренебрегая правами женщин и т.д. Единственный выход из этого тупика – предложить позитивный универсальный проект, с которым будут согласны все участники, и бороться за его осуществление. Есть масса «сражений», в которых «нет ни мужчин, ни женщин, ни эллинов, ни иудеев» – от экологических до экономических.
На исходе жизни Зигмунд Фрейд задавался вопросом: чего хочет женщина? Сегодня вопрос стоит скорее так: чего хочет Европа? Чаще всего она действует как регулятор глобального капиталистического развития. Иногда она флиртует с консервативной защитой своих традиций. Обе дороги ведут в забытье, ведут к маргинализации Европы. Единственный выход из этого тупика, разлагающего Европу, – воскресить ее наследие радикальной универсальной эмансипации. Задача – выйти за пределы простой толерантности по отношению к другим и достигнуть позитивной эмансипированной Leitkultur, которая одна способна обеспечить аутентичное сосуществование и перемешивание различных культур. Задача – повсеместно участвовать в грядущих битвах за Leitkultur.
Не надо просто уважать других, предложите им общую борьбу, потому что сегодня у нас общие проблемы.
Некоторые моменты должны заставить нас задуматься о том, чем Андерс Беринг Брейвик оправдывал свою идеологию, а также о реакции, последовавшей в ответ на его кровавое деяние. Манифест этого христианского «охотника на марксистов», убившего более 70 человек в Осло, не имеет ничего общего с бреднями сумасшедшего. Это просто результат «кризиса Европы», который служит (в большей или меньше степени) незаметным фундаментом, на котором основывается набирающий обороты анти-иммигрантский популизм – его непоследовательность очень симптоматична. Первое, что бросается в глаза, это то, как Брейвик создает своего врага: здесь мы видим сочетание трех элементов (марксизм, культурный плюрализм, исламизм), каждый из которых имеет отношение к разным политическим плоскостям: марксизм – к радикальным левым, культурный плюрализм – к либерализму, исламизм – к религиозному фундаментализму. То есть, фашистская традиция приписывать врагу взаимоисключающие черты возвращается в новом виде («большевистский плутократический еврейский заговор» - радикально-левые большевики, плутократический капитализм, этно-религиозная самобытность).
Еще более показательно то, каким образом самоопределяется Брейвик, перетасовывая карты радикально правой идеологии. Брейвик выступает в защиту христианства, но при этом остается светским агностиком: для него христианство – это всего лишь культурная основа для противостояния исламу. Он настроен антифеминистически, и считает, что женщин не стоит поощрять получать высшее образование, но выступает за «светскость» общества, поддерживает идею абортов и объявляет себя сторонником геев. Его предшественником был Пим Фортейн, голландский правый политик-популист, убитый в начале мая 2002 года за две недели до выборов, на которых он мог набрать одну пятую голосов избирателей. Фортейн был парадоксально похож на Брейвика: правый популист, чьи личные качества и даже большинство высказанных им мнений были почти идеально «политкорректны». Он был геем, состоял в хороших личных отношениях со многими иммигрантами, обладал природным чувством юмора и т.д. Короче, он был добрым толерантным либералом в том, что касалось всего, кроме его основной политической позиции. В нем пересекались идеи правого популизма и либеральной Политической Корректности. Возможно, ему пришлось умереть, потому что он был живым доказательством того, что противостояние между правым популизмом и либеральной толерантностью является фальшью, поскольку мы имеем дело с двумя сторонами одной медали.
Более того, Брейвик сочетает в себе нацистские черты и одновременно ненависть к Гитлеру. Он одновременно симпатизирует, например, Саге – шведскому про-нацисткому фолк-певцу и Максу Манусу, лидеру норвежского антинацистского противостояния. И, наконец, Брейвик откровенный расист, но при этом семитофил и сторонник Израиля, поскольку государство Израиль служит первой линией защиты от мусульманской экспансии. Брейвик даже хочет увидеть восстановление Иудейского Храма в Иерусалиме. Его личность воплощает полный парадокс нациста-расиста-семитофила – как это возможно?
Ключ к разгадке в реакции европейских правых на атаку Брейвика. Их мантра заключается в осуждении его убийственного деяния, но с оговоркой о том, что «мы не должны забывать о том, что он проявлял законное беспокойство, связанное с подлинными проблемами». Проводимая сегодня политика игнорирует проблему разъедания Европы под воздействием исламизации и культурного плюрализма. Как пишет The Jerusalem Post, «мы должны использовать трагедию в Осло как возможность серьезно переосмыслит политику интеграции иммигрантов в Норвегии и других странах» (источник – передовица под заголовком «Вызов Норвегии» от 24 июля 2011 г.). (Между прочим, было бы мило услышать подобную оценку терактов, совершенных палестинцами, что-то вроде: «эти теракты должны дать нам возможность пересмотреть израильскую политику»). Имплицитная ссылка на Израиль здесь, безусловно, присутствует. Многокультурный Израиль не имеет шансов выжить, апартеид – единственный реалистичный выход. Цена этого порочного право-сионистского пакта заключается в следующем: для того, чтобы оправдать свои притязания на Палестину, нужно признать задним числом ту линию аргументации, которую в более ранний период европейской истории использовали против евреев. Подтекст «сделки» таков: «мы готовы признать вашу толерантность по отношению к другим культурами в вашей среде, если вы признаете наше право не проявлять толерантность по отношению к палестинцами в нашей среде». Трагическая ирония этой тайной сделки заключается в том, что в истории Европы прошлых веков евреи сами выступали первыми «культурными плюралистами»: перед ними стояла проблема выживания и сохранения своей культуры в местах, где доминировала другая культура. (Между прочим, нужно отметить, что в 1930-х годах в качестве прямого ответа на нацистский антисемитизм Эрнест Джонс, главный сторонник идеи джентрификации психоанализа, занимался странными размышлениями о процентном соотношении иностранного населения, которое может терпеть доминирующая нация, не подвергая опасность свою национальную самобытность. Тем самым, он признавал легитимность нацистской проблематики).
Но что если мы действительно вступим в новую эру, в которой эти новые соображения воплотятся в жизнь? Что если Европе придется принять парадокс о том, что демократическая открытость должна основываться на исключении: «нет свободы для врагов свободы», как давным-давно сказал Робеспьер? В принципе, это, конечно, правда, но здесь есть один очень тонкий момент. В некотором смысле Брейвик был прав в выборе цели. Он нападал не на иностранцев, а на тех, кто внутри его собственного сообщества были слишком терпимы к нашествию чужаков. Проблема не в чужаках, а в нашей европейской самобытности.
Несмотря на то, что продолжающийся кризис Европейского Союза подается как экономический и финансовый, его корни именно в идеологически-политическом измерении: провал референдумов по конституции ЕС несколько лет назад дал ясный сигнал, что избиратели воспринимают ЕС как «технократический» экономический союз, у которого нет ни малейшего потенциала мобилизовать народ. До сегодняшнего дня единственной идеологией, способной мобилизовать народ, была защита Европы от иммигрантов.
Недавние всплески гомофобии в посткоммунистических государствах Восточной Европы должны заставить нас взять паузу и задуматься. В начале 2011 года в Стамбуле прошел гей-парад, в котором приняли участие тысячи людей, парад не сопровождался ни проявлениями жестокости, ни прочей агрессии. Между тем на гей-парадах, которые в это же время проходили в Сербии и Хорватии (Белград, Сплит), полиция не смогла защитить участников шествия, которые подверглись жестокому нападению со стороны тысячи воинствующих христианских фундаменталистов. Именно эти фундаменталисты, а никак не турки, оказываются основной угрозой для европейского наследия. Но раз Европа заблокировала решение о вступлении Турции в ЕС, то стоит задать очевидный вопрос: а как насчет применения таких же мер к Восточной Европе? (Не говоря уже о том странном факте, что главным противником движения против геев в Хорватии является католическая церковь, замешанная в многочисленных скандалах с педофилами).
Важно поместить антисемитизм именно в этот ряд, увидеть его как еще одно проявление расизма, сексизма, гомофобии и пр. Стремясь оправдать свою сионистскую политику, государство Израиль совершает катастрофическую ошибку: оно решило приглушить - если не полностью проигнорировать - так называемый «старый» (традиционный европейский) антисемитизм, сосредоточившись вместо этого на «новом», «прогрессивном» антисемитизме, который скрывается за критикой сионистской политики государства Израиль. Следуя за этой мыслью, Бернар Анри-Леви (в свое работе «Левые в темные века») недавно заявил, что антисемитизм двадцать первого века будет «прогрессивным», или его вообще не будет. Этот тезис в его крайнем виде заставляет нас перевернуть старую марксистскую интерпретацию антисемитизма как мистифицированного/замещенного антикапитализма (вместо обвинений в адрес капиталистической системы, ярость направлена на специфическую этническую группу, обвиняемую в коррупции системы): для Анри-Леви и его сторонников сегодняшний антикапитализм является завуалированной формой антисемитизма.
Этот не озвученный, но действенный запрет нападать на «старый» антисемитизм включается каждый раз, когда «старый» антисемитизм возвращается в Европу, особенно в посткоммунистические страны Восточной Европы. Мы можем наблюдать за похожим странным альянсом в США: как могут американские христианские фундаменталисты – антисемиты по своей природе – страстно защищать сионистскую политику государства Израиль? Существует лишь одна разгадка данной тайны: изменились не американские фундаменталисты, дело в том, что сам сионизм парадоксальным образом стал антисемитским, например, в своей ненависти к евреям, которые не готовы полностью солидаризироваться с государством Израиль, сионизм сконструировал фигуру еврея, которые сомневается в сионистском проекте в связи с антисемистскими настроениями. В этом смысле Израиль играет в опасную игру: недавно телеканал Fox News, главный американский рупор радикально правого движения и преданный сторонник израильской экспансионистской политики, уволил Гленна Бека, своего самого популярного ведущего, комментарии которого стали уже открыто антисемитскими.
Стандартный сионистский аргумент против критики израильской политики заключается в том, что государство Израиль, как любое другое государство, может и должно подвергаться оценке и, в конечном счете, критике, но критики Израиля злоупотребляют обоснованной критикой, руководствуясь антисемитскими целями.
Когда христианские фундаменталисты – сторонники израильской политики – без всяких оснований отвергают претензии левых к Израилю, не напоминает ли их логика логику, прекрасно проиллюстрированную карикатурой, опубликованной в июле 2008 года на страницах венской Die Presse!? На ней изображены два коренастых австрийца-нациста, один их них держит в руках газету и говорит своем товарищу: «Вот, посмотри, вновь полностью оправданным антисемитизмом злоупотребляют ради дешевой критики в адрес Израиля!». Вот каковы сегодняшние союзники государства Израиль. Как мы докатились до этого?
Сто лет назад Гилберт Кейт Честертон четко описал фундаментальный тупик критики религии: «Люди, начинающие борьбу против церкви во имя свободы и гуманности, губят свободу и гуманность, лишь бы биться с Церковью. /…/ Секуляристы не уничтожили божественных ценностей, но (если это может их утешить) поколебали ценности земные».
Но не относится ли это и к самим сторонникам религии? Сколько фанатически настроенных защитников религии начинали с яростных нападок на современную светскую культуру, а заканчивали бегством от полноценного религиозного опыта? Точно также многие борцы за либерализм настолько горят желанием бороться с антидемократическим фундаментализмом, что сами заканчивают бегством от свободы и демократии, лишь бы только победить террор. Если «террористы» готовы разрушить этот мир ради любви к другому миру, наши воины с террором готовы разрушить свой собственный демократический мир из-за ненависти к мусульманскому миру. Некоторые из них настолько любят человеческое достоинство, что готовы легализовать пытки – безусловный признак падения человеческого достоинства – чтобы защитить его… Разве не эта же логика действует в отношении недавно возникших защитников Европы от иммигрантской угрозы? В своем рвении защищать иудейско-христианские традиции новые фанатики готовы отказаться от истинного христианского наследия. Истинную угрозу европейскому наследию представляют такие люди, как Брейвик, самопровозглашенный защитник Европы, который убивал «из любви» к Европе. С такими друзьями Европе не нужны никакие враги. Если бы Брейвик был действительно серьезен в проявлении своей любви к Европе, тогда ему нужно было бы последовать совету своего отца и убить самого себя.
Рост недовольства наплывом мигрантов следует рассматривать в контексте затянувшегося переустройства политического пространства Западной и Восточной Европы. До сих пор в политическом пространстве европейских стран преобладали две основные партии, которые обращались ко всему электорату – правоцентристские партии (христианские демократы, либерал-консерваторы, народные партии) и левоцентристские партии (социалисты, социал-демократы); более мелкие партии обращались к более узкой прослойке электората (экологи, коммунисты и пр.). Последние результаты выборов на Западе и на Востоке сигнализируют о постепенном складывании другой полярности. Существует одна господствующая центристская партия, которая выступает за глобальный капитализм как таковой, обычно она проводит либеральную культурную повестку (толерантность к идее абортов, правам гомосексуалистов, правам религиозных и национальных меньшинств и т.д.). Противовесом этой партии является набирающая силу популистская партия, настроенная против иммигрантов, которой периферийно сочувствуют откровенно расистские неофашистские группы. Этот пример удачно иллюстрирует Польша: после исчезновения коммунистов основными партиями стали «анти-идеологическая» центристская либеральная партия премьер-министра Дональда Туска и консервативная Христианская партия братьев Качиньских. Аналогичные тенденции наблюдаются в Нидерландах, Норвегии, Швеции, Венгрии… В третий и последний раз я задаю один и тот же вопрос: как мы докатились до этого?
После дезинтеграции коммунистических режимов в 1990-х годах началась новая эра, в которой преобладающей формой осуществления государственной власти стало деполитизированное администрирование и координация интересов. Единственный способ внести в эту среду страсти, активно мобилизовать народ – это страх: страх перед иммигрантами, преступностью, безбожными сексуальными извращениями; страх чрезмерно сильного государственного контроля (с его бременем высоких налогов); страх перед экологической катастрофой; страх преследования (политическая корректность – типичная либеральная форма проявления политического страха). Такого рода политика всегда основывается на манипуляции параноидальным охлосом (толпой) – сплочением испуганных мужчин и женщин. Вот почему первое десятилетие нового века ознаменовалось большим событием – появлением антииммигрантской политики, которая, в конечном счете, перерезала пуповину, соединявшую ее с правыми периферийными партиями. От Франции до Германии, от Австрии до Голландии под влиянием нового чувства гордости от своей национальной или культурной идентичности основные партии теперь находят возможным подчеркивать тот факт, что иммигранты – гости, которые должны подстраиваться под культурные ценности, диктуемые обществом, которое их принимает – «это наша страна, любите ее или уезжайте».
Прогрессивные либералы, конечно, в ужасе от такого популистского расизма. Однако при более пристальном рассмотрении заметно, как их терпимость к разным культурам и уважение к национальным, религиозным, сексуальным различиям сочетается с необходимостью держать чужаков на приличном расстоянии. Либерал рассуждает примерно следующим образом: «Пусть другие будут, я их уважаю, только пусть они не вторгаются в мое личное пространство. Как только они это делают, они начинают преследовать меня – своими запахами, нечистым языком, вульгарными манерами, своей музыкой, кухней… Я полностью поддерживаю чернокожих, но я никоим образом не готов слушать громкий рэп». На современном рынке можно встретить целые линейки продуктов, лишенных своих вредных свойств: кофе без кофеина, обезжиренные сливки, безалкогольное пиво… Список можно продолжать до бесконечности. А как насчет секса без секса, или доктрины Колина Пауэлла о войне без жертв (с нашей стороны, разумеется), то есть войны без войны, или современного нового определения политики как искусства экспертного администрирования, т.е. политики без политики. Вплоть до нынешнего толерантного либерального культурного плюрализма – опыта лишения Другого его инаковости. Получится декофеинизированный Другой, он потрясающе танцует и у него холистическая экологически чистая картина мира. При этом такие детали, как избиение жены, будут оставаться вне поля зрения.
Механизм подобной нейтрализации наилучшим образом был сформулирован еще в 1938 году Робертом Бразильяком, французским фашистом-интеллектуалом, который был застрелен в 1945 году. Он позиционировал себя как «умеренного» антисемита, выведя формулу «разумного антисемитизма»: «Мы разрешаем себе в кино аплодировать Чарли Чаплину, наполовину еврею; восхищаться Прустом, наполовину евреем; аплодировать Йегуде Менухину, еврею; и голос Гитлера прорывается через радио-волны, названные в честь еврея Герца /…/ Мы не хотим никого убивать, мы не хотим устраивать никаких погромов. Но мы считаем, что лучший способ не допускать непредвиденные акции инстинктивного проявления антисемитизма – организовать разумный антисемитизм». Разве этот же подход не работает с нашими правительствами, когда они имеют дело с «иммигрантской угрозой»? Правомерно отвергнув неприкрытый популистский расизм как «неразумный» и неприемлемый для наших демократических стандартов, они вводят в действие «разумные» расистские протекционистские меры. Некоторые современные политики, даже социал-демократы, подобно Бразильяку, говорят нам: «Мы разрешаем себе аплодировать африканским и восточноевропейским спортсменам, азиатским докторами, индийским программистам. Мы не хотим никого убивать, и мы не хотим устраивать никаких погромов. Но мы считаем, что лучший способ не допускать непредвиденные акции проявления враждебности к иммигрантам – организовать разумную защиту от иммигрантов». Подобная идея детоксикации Ближнего является явным переходом от неприкрытого варварства к варварству с человеческим лицом. Такая практика является отступлением от христианской традиции любви к Ближнему – назад к правилам языческих племен (греков, римлян), где Наши важнее Других. Даже если это обосновывается защитой христианских ценностей, само по себе это угроза христианскому наследию.
Однако есть еще один важный шаг, который нужно сделать: критика в адрес анти-иммигрантского расизма должна радикализироваться в самокритику. Должен возникнуть вопрос о связи между преобладающей формой мультикультурализма с тем, что она критикует. Критика антииммигрантских настроений сегодня сводится к бесконечному ритуалу, когда Европа признает свои грехи, смиренно принимает ограничения европейского наследия и прославляет благополучие других культур. Знаменитые строки из «Второго Пришествия» Уильяма Батлера Йетса будто бы воспроизводят нашу нынешнюю ситуацию:
«И лучший
Ни в чем не убежден, тогда как худший
Горячим напряженьем переполнен»
Это прекрасное описание современного раскола между анемичными либералами и воодушевленными фундаменталистами – мусульманами и христианами. «Лучшие» лишены страсти, тогда как «худшие» вовлекаются в расистский, религиозный и сексистский фанатизм. Как выйти из этого тупика?
Вместо того, чтобы разыгрывать плачь по Прекрасной Душе Европы, вдруг ставшей расисткой, мы должны критично взглянуть на самих себя и задаться вопросом: до какой степени наш собственный абстрактный культурный плюрализм способствует складыванию столь неприятной ситуации. Если все стороны не разделяют одни и те же представления о цивилизованности, тогда культурный плюрализм превращается в регулируемое законами взаимное невежество или ненависть. Конфликт на почве мультикультурализма уже является конфликтом вокруг Leitkultur * : это не конфликт культур, а конфликт разных видений того, как различные культуры могут или должны сосуществовать, о том, какие правила и практики эти культуры могут разделять, если им приходится сосуществовать вместе.
Таким образом, нужно избегать опасности стать заложником либеральных игр на тему «насколько толерантными мы можем позволить себе быть» – должны ли мы терпеть, если они не дают свим детям ходить в государственные школы, если они заставляют своих женщин одеваться или вести себя определенным образом, если они принуждают своих детей к браку, если они жестоко обращаются с геями… На этом уровне, конечно, мы или не достаточно толерантны, или уже слишком толерантны, например, пренебрегая правами женщин и т.д. Единственный выход из этого тупика – предложить позитивный универсальный проект, с которым будут согласны все участники, и бороться за его осуществление. Есть масса «сражений», в которых «нет ни мужчин, ни женщин, ни эллинов, ни иудеев» – от экологических до экономических.
На исходе жизни Зигмунд Фрейд задавался вопросом: чего хочет женщина? Сегодня вопрос стоит скорее так: чего хочет Европа? Чаще всего она действует как регулятор глобального капиталистического развития. Иногда она флиртует с консервативной защитой своих традиций. Обе дороги ведут в забытье, ведут к маргинализации Европы. Единственный выход из этого тупика, разлагающего Европу, – воскресить ее наследие радикальной универсальной эмансипации. Задача – выйти за пределы простой толерантности по отношению к другим и достигнуть позитивной эмансипированной Leitkultur, которая одна способна обеспечить аутентичное сосуществование и перемешивание различных культур. Задача – повсеместно участвовать в грядущих битвах за Leitkultur.
Не надо просто уважать других, предложите им общую борьбу, потому что сегодня у нас общие проблемы.
I am a Fighting Atheist
Interview with Slavoj Zizek
People who started
reading Zizek because they couldn't believe that Communist Europe could produce
such a supple thinker read him now for the simple reason that he is Zizek.
Interview by Doug Henwood, Intro by Charlie Bertsch
Issue #59, February 2002
It's hard to become a superstar in the world of scholarly
publishing. Most of the people who read its products can also write them. To
stand out in a crowd this smart requires both luck and perseverance. Slavoj
Zizek has demonstrated plenty of both. When Yugoslavia started to break up in
the aftermath of the Cold War in 1990, pristine Slovenia was the first of its
republics to declare independence. We were thrilled to be witnessing the
rebirth of "nations" that had disappeared into Germany, the Soviet
Union, or, in the case of Slovenia, first the Austro-Hungarian Empire, and then
Yugoslavia. .As this little-known land's leading thinker, Zizek basked in an
aura of novelty. His work, simultaneously light-hearted and deep, invoked the
dream of a post-Cold War world in which free thinking would transcend all
borders.
A decade later, we know how quickly that hope turned to
despair. But Zizek's star hasn't dimmed. If anything, it has grown brighter.
People who started reading Zizek because they couldn't believe that Communist
Europe could produce such a supple thinker read him now for the simple reason
that he is
Zizek. For anyone who has tired of the dumbing down of mainstream
political discourse in the West, who finds it hard to believe that the bone-dry
American leftism of a Noam Chomsky represents the only possibility for
resistance, who wants to critique global capitalism without falling back on
faded Marxist slogans, Zizek's work flashes the promise of something better.
From his ground-breaking 1989 book The Sublime Object of Ideology to his
trenchant 1999 critique of Western governments' intervention in the former
Yugoslavia, titled NATO as the Left Hand of God?, Zizek has never failed to
stimulate thinking. And what more can we ask of an intellectual? As Zizek
himself suggests in the interview here, philosophy helps us, not by
"purifying" our thought, but by making it more complex.
What really sets Zizek apart from other major scholars is
his willingness to take risks. If you were to read all of his books in rapid
succession, you would see that they sometimes contradict one another. But you
would also see how the tension between them reflects Zizek's real purpose: to
make us see the world with fresh eyes. Unlike the vast majority of academic
thinkers, Zizek is not worried about being "careless." He roots
around in the realm of ideas looking for whatever will prove useful. It doesn't
matter if his findings come from different intellectual traditions, if they
are, in some sense, philosophically incompatible. Zizek's writing forces them
to collaborate. Marx, Freud, Hegel, Kant, Lacan...and Alfred Hitchcock, David
Lynch, and the Slovenian electronic agit-prop band Laibach all come together in
a delightful mix. This delight, finally, is what seals the deal for Zizek's
readers. It's one thing to illuminate contemporary political concerns with the
help of dense philosophical points; it's another entirely to make that insight
fun. Zizek does.Left Business Observer editor and Wall Street author Doug
Henwood talked with Zizek prior to the September 11th terrorist attack on the
Pentagon and World Trade Center, then asked a few follow-up questions in its
aftermath. In the days following the attack, Zizek's take on its significance —
an incredibly moving essay titled "Welcome to the Desert of the Real"
circulated on e-mail lists worldwide. Unlike the vast majority of commentators,
Zizek was not content to express disbelief and outrage. His words offered an
antidote to the mindless drivel on the major networks, CNN, and Fox News.
Reflecting on the many "previews" of the tragedy in American movies,
Zizek refused to blunt his critical edge: "In a way, America got what it
fantasized about."
This interview is excerpted from BS editor Joel Schalit's
anthology The Anti-Capitalism Reader, forthcoming from Akashic Books in the
summer of 2002.
BS: In general, anarchism plays a big role in American
radical politics and countercultures. Do you have any thoughts on this
influence?
Zizek: I certainly can understand where the appeal of
anarchism lies. Even though I am quite aware of the contradictory and ambiguous
nature of Marx's relationship with anarchism, Marx was right when he drew
attention to how anarchists who preach "no state no power" in order
to realize their goals usually form their own society which obeys the most
authoritarian rules. My first problem with anarchism is always, "Yeah, I
agree with your goals, but tell me how you are organized." For me, the tragedy
of anarchism is that you end up having an authoritarian secret society trying
to achieve anarchist goals. The second point is that I have problems with how
anarchism is appropriate to today's problems. I think if anything, we need more
global organization. I think that the left should disrupt this equation that
more global organization means more totalitarian control.
BS: When you speak of a global organization, are you
thinking of some kind of global state, or do you have non-state organizations
in mind?
Zizek: I don't have any prejudices here whatever. For
example, a lot of left-wingers dismissed talk of universal human rights as just
another tool of American imperialism, to exert pressure on Third World
countries or other countries America doesn't like, so it can bomb them. But
it's not that simple. As we all know, following the same logic, Pinochet was
arrested. Even if he was set free, this provoked a tremendous psychological
change in Chile. When he left Chile, he was a universally feared, grey eminence.
He returned as an old man whom nobody was afraid of. So, instead of dismissing
the rules, it's well worth it to play the game. One should at least
strategically support the idea of some kind of international court and then try
to put it to a more progressive use.
America is already concerned about this. A few months ago,
when the Senate was still under Republican control, it adopted a measure
prohibiting any international court to have any jurisdiction over American
citizens. You know they weren't talking about some Third World anti-imperialist
court. They were talking about the Hague court, which is dominated by Western
Europeans. The same goes for many of these international agencies. I think we
should take it all. If it's outside the domain of state power, OK. But
sometimes, even if it's part of state power. I think the left should overcome
this primordial fear of state power, that because it's some form of control,
it's bad.
BS: You describe the internal structure of anarchist groups
as being authoritarian. Yet, the model popular with younger activists today is
explicitly anti-hierarchical and consensus-oriented. Do you think there's
something furtively authoritarian about such apparently freewheeling
structures?
Zizek: Absolutely. And I'm not bluffing here; I'm talking
from personal experience. Maybe my experience is too narrow, but it's not
limited to some mysterious Balkan region. I have contacts in England, France,
Germany, and more — and all the time, beneath the mask of this consensus, there
was one person accepted by some unwritten rules as the secret master. The
totalitarianism was absolute in the sense that people pretended that they were
equal, but they all obeyed him. The catch was that it was prohibited to state
clearly that he was the boss. You had to fake some kind of equality. The real
state of affairs couldn't be articulated. Which is why I'm deeply distrustful
of this "let's just coordinate this in an egalitarian fashion." I'm
more of a pessimist. In order to safeguard this equality, you have a more
sinister figure of the master, who puts pressure on the others to safeguard the
purity of the non-hierarchic principle. This is not just theory. I would be
happy to hear of groups that are not caught in this strange dialectic.
BS: We've seen over the last few years the growth of a broad
anti-capitalist — or as we say in the U.S., anti-corporate or
anti-globalization — movement, a lot of it organized according to anarchist
principles. Do you think these demonstrations are a sign of any left revival, a
new movement?
Zizek: Mixed. Not in the sense of being partly good and
partly bad but because the situation is undecided — maybe even undecidable.
What will come out of the Seattle movement is the terrain of the struggle. I
think it is PRECISELY NOW — after the attack on the World Trade Center — that
the "Seattle" task will regain its full urgency! After a period of
enthusiasm for retaliation, there will be a new (ideological) depression, and
THAT point will be our chance!!!
BS: Much of this will depend on progressives' ability to get
the word out.
Zizek: I'm well aware of the big media's censorship here.
For example, even in the European big media, which are supposed to be more
open, you will never see a detailed examination of the movement's agenda. You
get some ominous things. There is something dark about it. According to the
normal rules of the liberal game, you would expect some of these people to be
invited on some TV talk shows, confronted with their adversaries, placed in a
vigorous polemic, but no. Their agenda is ignored. Usually they're mocked as
advocating some old-fashioned left-wing politics or some particularism, like
saving local conditions against globalism. My conclusion is that the big powers
must be at least in some kind of a panic. This is a good sign.
BS: But lots of the movement has no explicit agenda to
offer. Why is the elite in such a panic?
Zizek: It's not like these are some kind of old-fashioned
left-wing idiots, or some kind of local traditionalists. I am well aware that Seattle
etc. is still a movement finding its shape, but I think it has potential. (Even
though) there is no explicit agenda, there is nonetheless an outlook
reproaching this globalization for being too exclusionary, not a true
globalization but only a capitalist globalization.
BS: At the same time this movement was growing, there was a
string of electoral victories for the right — Silvio Berlusconi's Forza Italia
in Italy, Jorg Haider's Freedom Party in Austria, our own Bush. What do you
make of these?
Zizek: They're not to be underestimated. I'll put it in my
old-fashioned Stalinist terms: there are two deviations to be avoided here,
left and right. The right-wing deviation is to fully endorse their liberal
opponents, to say, "OK, we have our problems with Gore or Blair but
they're basically our guys, and we should support them against the true
right." We should also avoid the opposite mistake, which is that they're
all the same. It doesn't really matter if it's Gore or Bush. From this position
it's only one step to the position that says, "so it's even better we have
Bush, because then we see the true enemy."We should steer the right middle
course: while maintaining our critical distance towards the moderate left, one
shouldn't be afraid when certain issues are at stake, to support them. What is
at stake is the following: it looked in the 1990s that after the disintegration
of socialism, the Third Way left represents the universal interests of capital
as such, to put it in the old Marxist way, and the right-wing parties represent
only particular interests. In the U.S., the Republicans target certain types of
rich people, and even certain parts of the lower classes — flirting with the
Moral Majority, for example. The problem is that right-wing politicians such as
Haider are playing the global game. Not only do we have a Third Way left; we
now have a Third Way right too, which tries to combine unrestrained global
capitalism with a more conservative cultural politics.Here is where I see the
long-term danger of these right wingers. I think that sooner or later the
existing power structure will be forced more and more to directly violate its
own formal democratic rules. For example, in Europe, the tendency behind all
these movements like Holocaust revisionism and so on, is an attempt to
dismantle the post-World War II ideological consensus around anti-fascism, with
a social solidarity built around the welfare state. It's an open question as to
what will replace it.
[*Ed Note: Such as the new emergency powers granted the U.S.
government for domestic surveillance purposes following the WTC/Pentagon
attacks, which suspend habeas corpus rights for immigrants, allow security
services to monitor your telecommunications activities, and review your student
and bank records without permission from a judge]
BS: What about the transition from Clinton to Bush? What's
significant about this from your point of view?
Zizek: The sad thing is that Clinton left behind him a
devastated, disoriented Democratic Party. There are people who say that his
departure leaves some room for a resurgence of the party's left wing, but that
will be difficult. The true problem of Clinton is his legacy; there is none. He
didn't survive as a movement, in the sense that he left a long-term imprint. He
was just an opportunist and now he's simply out. He didn't emerge as a figure
like Thatcher or Reagan who left a certain legacy. OK, you can say that he left
a legacy of compromise or triangulation, but the big failure is at this
ideological level. He didn't leave behind a platform with which the moderate
liberals could identify.
BS: A lot of readers of American underground publications
read Noam Chomsky and Howard Zinn, and the stuff coming out of small anarchist
presses. What would they get from reading your work that they might be missing?
Zizek: Martin Heidegger said that philosophy doesn't make
things easier, it makes them harder and more complicated. What they can learn
is the ambiguity of so many situations, in the sense that whenever we are
presented by the big media with a simple opposition, like multicultural
tolerance vs. ethnic fundamentalism, the opposition is never so clear-cut. The
idea is that things are always more complex. For example, multiculturalist
tolerance, or at least a certain type of it, generates or involves a much
deeper racism. As a rule, this type of tolerance relies on the distinction
between us multiculturalists, and intolerant ethnic others, with the
paradoxical result that anti-racism itself is used to dismiss IN A RACIST WAY
the other as a racist. Not to mention the fact that this kind of
"tolerance" is as a rule patronizing. Its respect for the other
cannot but remind us of the respect for naive children's beliefs: we leave them
in their blessed ignorance so as not to hurt them...
Or take Chomsky. There are two problematic features in his
work — though it goes without saying that I admire him very much. One is his
anti-theorism. A friend who had lunch with him recently told me that Chomsky
announced that he'd concluded that social theory and economic theory are of no
use — that things are simply evident, like American state terror, and that all
we need to know are the facts. I disagree with this. And the second point is
that with all his criticism of the U.S., Chomsky retains a certain commitment
to what is the most elemental ingredient of American ideology, individualism, a
fundamental belief that America is the land of free individuals, and so on. So
in that way he is deeply and problematically American.You can see some of these
problems in the famous Faurisson scandal in France. As many readers may know,
Chomsky wrote the preface for a book by Robert Faurisson, which was threatened
with being banned because it denied the reality of the Holocaust. Chomsky
claimed that though he opposes the book's content, the book should still be
published for free speech reasons. I can see the argument, but I can't support
him here. The argument is that freedom of the press is freedom for all, even
for those whom we find disgusting and totally unacceptable; otherwise, today it
is them, tomorrow it is us. It sounds logical, but I think that it avoids the
true paradox of freedom: that some limitations have to guarantee it.So to
understand what goes on today — to understand how we experience ourselves, to
understand the structures of social authority, to understand whether we really
live in a "permissive" society, and how prohibitions function today —
for these we need social theory. That's the difference between me and the names
you mentioned.
BS: Chomsky and people like him seem to think that if we
just got the facts out there, things would almost
take care of themselves. Why
is this wrong? Why aren't "the facts" enough?
Zizek: Let me give you a very naive answer. I think that
basically the facts are already known. Let's take Chomsky's analyses of how the
CIA intervened in Nicaragua. OK, (he provides) a lot of details, yes, but did I
learn anything fundamentally new? It's exactly what I'd expected: the CIA was
playing a very dirty game. Of course it's more convincing if you learn the
dirty details. But I don't think that we really learned anything dramatically
new there. I don't think that merely "knowing the facts" can really
change people's perceptions.To put it another way: Chomsky's own position on
Kosovo, on the Yugoslav war, shows some of his limitations, because of a lack
of a proper historical context. With all his facts, he got the picture wrong.
As far as I can judge, Chomsky bought a certain narrative — that we shouldn't
put all the blame on Milosevic, that all parties were more or less to blame,
and the West supported or incited this explosion because of its own
geopolitical goals. All are not the same. I'm not saying that the Serbs are
guilty. I just repeat my old point that Yugoslavia was not over with the
secession of Slovenia. It was over the moment Milosevic took over Serbia. This
triggered a totally different dynamic. It is also not true that the
disintegration of Yugoslavia was supported by the West. On the contrary, the
West exerted enormous pressure, at least until 1991, for ethnic groups to
remain in Yugoslavia. I saw [former Secretary of State] James Baker on Yugoslav
TV supporting the Yugoslav army's attempts to prevent Slovenia's secession.The
ultimate paradox for me is that because he lacks a theoretical framework,
Chomsky even gets the facts wrong sometimes.
BS: Years ago, you were involved with the band Laibach and
its proto-state, NSK (Neue Slovenische Kunst). Why did you get involved with
them?
Zizek: The reason I liked them at a certain moment (which
was during the last years of "really existing socialism") was that
they were a third voice, a disturbing voice, not fitting into the opposition
between the old Communists and the new liberal democrats. For me, their message
was that there were fundamental mechanisms of power which we couldn't get rid
of with the simple passage to democracy. This was a disturbing message, which
was why they got on everyone's nerves. This was no abstract theoretical
construct. In the late 1980s, people got this message instinctively — which is
why Laibach were more strongly repressed by the new democratic, nationalist
powers in Slovenia than previously by the Communists. In the early 1980s, they
had some trouble with the Communists, but from the mid-1980s onward, they
didn't have any trouble. But they did again with the transition of power. With
their mocking rituals of totalitarian power, they transmitted a certain message
about the functioning of power that didn't fit the naive belief in liberal democracy.
The miracle was that they did it through certain stage rituals. Later, they
tried to change their image (to put it in marketing terms) and they failed.
BS: You talk and write a lot about popular culture,
particularly movies. How does your thinking about pop culture relate to your
thinking about politics?
Zizek: We can no longer, as we did in the good old times,
(if they were really good) oppose the economy and culture. They are so
intertwined not only through the commercialization of culture but also the
culturalization of the economy. Political analysis today cannot bypass mass
culture. For me, the basic ideological attitudes are not found in big picture
philosophical statements, but instead in lifeworld practices — how do you
behave, how do you react — which aren't only reflected in mass culture, but
which are, up to a point, even generated in mass culture. Mass culture is the
central ideological battlefield today.
BS: You have recently been speaking about reviving Lenin. To
a lot of politically active young people, Lenin is a devil figure. What do you
find valuable in Lenin, or the Leninist tradition?
Zizek: I am careful to speak about not repeating Lenin. I am
not an idiot. It wouldn't mean anything to return to the Leninist working class
party today. What interests me about Lenin is precisely that after World War I
broke out in 1914, he found himself in a total deadlock. Everything went wrong.
All of the social democratic parties outside Russia supported the war, and
there was a mass outbreak of patriotism. After this, Lenin had to think about
how to reinvent a radical, revolutionary politics in this situation of total
breakdown. This is the Lenin I like. Lenin is usually presented as a great
follower of Marx, but it is impressive how often you read in Lenin the ironic
line that "about this there isn't anything in Marx." It's this purely
negative parallel. Just as Lenin was forced to reformulate the entire socialist
project, we are in a similar situation. What Lenin did, we should do today, at
an even more radical level.For example, at the most elementary level, Marx's
concept of exploitation presupposes a certain labor theory of value. If you
take this away from Marx, the whole edifice of his model disintegrates. What do
we do with this today, given the importance of intellectual labor? Both
standard solutions are too easy — to claim that there is still real physical
production going on in the Third World, or that today's programmers are a new
proletariat? Like Lenin, we're deadlocked. What I like in Lenin is precisely
what scares people about him — the ruthless will to discard all prejudices. Why
not violence? Horrible as it may sound, I think it's a useful antidote to all
the aseptic, frustrating, politically correct pacifism.Let's take the campaign
against smoking in the U.S. I think this is a much more suspicious phenomenon
than it appears to be. First, deeply inscribed into it is an idea of absolute
narcissism, that whenever you are in contact with another person, somehow he or
she can infect you. Second, there is an envy of the intense enjoyment of
smoking. There is a certain vision of subjectivity, a certain falseness in
liberalism, that comes down to "I want to be left alone by others; I don't
want to get too close to the others." Also, in this fight against the
tobacco companies, you have a certain kind of politically correct yuppie who is
doing very well financially, but who wants to retain a certain anti-capitalist
aura. What better way to focus on the obvious bad guy, Big Tobacco? It functions
as an ersatz enemy. You can still claim your stock market gains, but you can
say, "I'm against tobacco companies." Now I should make it clear that
I don't smoke. And I don't like tobacco companies. But this obsession with the
danger of smoking isn't as simple as it might appear.
BS: You've also left some of your readers scratching their
heads over the positive things you've been writing about Christianity lately.
What is it in Christianity you find worthy?
Zizek: I'm tempted to say, "The Leninist part." I
am a fighting atheist. My leanings are almost Maoist ones. Churches should be
turned into grain silos or palaces of culture. What Christianity did, in a
religiously mystified version, is give us the idea of rebirth. Against the
pagan notion of destiny, Christianity offered the possibility of a radical
opening, that we can find a zero point and clear the table. It introduced a new
kind of ethics: not that each of us should do our duty according to our place
in society — a good King should be a good King, a good servant a good servant —
but instead that
irrespective of who I am, I have direct access to
universality. This is explosive. What interests me is only this dimension. Of
course it was later taken over by secular philosophers and progressive
thinkers. I am not in any way defending the Church as an institution, not even
in a minimal way.For an example, let's take Judith Butler, and her thesis that
our sexual identity isn't part of our nature but is socially constructed. Such
a statement, such a feminist position, could only occur against a background of
a Christian space.
BS: Several times you've used the word
"universalism." For trafficking in such concepts, people you'd
identify as forces of political correctness have indicted you for Eurocentrism.
You've even written a radical leftist plea for Eurocentrism. How do you respond
to the PC camp's charges against you?
Zizek: I think that we should accept that universalism is a
Eurocentrist notion. This may sound racist, but I don't think it is. Even when
Third World countries appeal to freedom and democracy, when they formulate
their struggle against European imperialism, they are at a more radical level
endorsing the European premise of universalism. You may remember that in the
struggle against apartheid in South Africa, the ANC always appealed to
universal Enlightenment values, and it was Buthelezi, the regime's black
supporter in the pay of the CIA, who appealed to special African values.My
opponent here is the widely accepted position that we should leave behind the
quest for universal truth — that what we have instead are just different
narratives about who we are, the stories we tell about ourselves. So, in that
view, the highest ethical injunction is to respect the other story. All the
stories should be told, each ethnic, political, or sexual group should be given
the right to tell its story, as if this kind of tolerance towards the plurality
of stories with no universal truth value is the ultimate ethical horizon.I
oppose this radically. This ethics of storytelling is usually accompanied by a
right to narrate, as if the highest act you can do today is to narrate your own
story, as if only a black lesbian mother can know what it's like to be a black
lesbian mother, and so on. Now this may sound very emancipatory. But the moment
we accept this logic, we enter a kind of apartheid. In a situation of social
domination, all narratives are not the same. For example, in Germany in the
1930s, the narrative of the Jews wasn't just one among many. This was the narrative
that explained the truth about the entire situation. Or today, take the gay
struggle. It's not enough for gays to say, "we want our story to be
heard." No, the gay narrative must contain a universal dimension, in the
sense that their implicit claim must be that what happens to us is not
something that concerns only us. What is happening to us is a symptom or signal
that tells us something about what's wrong with the entirety of society today.
We have to insist on this universal dimension.
Subscribe to:
Posts (Atom)